Тамара Москаленко

Давным-давно она приглашала меня в гости - "просто так посидеть, посмотреть на поделки". Я знала, что Тамара Москаленко ведет кружок "Умелые руки" в школе "Лекет" в Ашдоде. Ну, думаю, режет там что-то, клеит...

Как-то я обратила внимание на подарок, который Тамара сделала барду Александру Городницкому после его концерта. Она подошла к нему, что-то тихонечко сказала и протянула фигурку. По-моему, это был религиозный еврей в шляпе, веселый и грустный одновременно, сделанный, как потом выяснилось, из одноразовых стаканчиков.

Я попала в Тамарину квартиру после "ремонта-светопреставления". Весь подъезд расширялся, в результате чего у жильцов образовалась дополнительная площадь - лоджии, комнаты, словом, радость в доме. И у Тамары возникли бодрые мысли: может, дочка замуж выйдет - место есть, где жить, а еще у нее появилась отдельная комната, уголок, где можно разложить, поставить, развесить многочисленные поделки и рисунки. 
На потолке висит какая-то диковинная люстра из проволочек, на полках - чего там только нет, - она ведь постоянно что-то мастерит, причем в "разных жанрах": в ход идут бумага, пластиковые бутылки, яичные скорлупки, ткани, косточки авокадо. 
Когда я последний раз возилась с чем-то подобным? Некогда, незачем, дети выросли - "А ты приходи ко мне, вместе что-нибудь полепим". Действительно, кто же сказал, что "поделки" - как еще назовешь такой вид творчества - занятие детское? 
Кому-то пишется, кому-то поется, кому-то дышится только так, если изо дня в день руки что-то создают - "Я вообще без этого не могу". Содеянному нужен зритель. И потому я не один раз видела Тамару, показывающую кому-то альбомчик с фотографиями своих работ. А еще она часто их дарит - повезло не только одному Городницкому - знакомым и полузнакомым людям, которые ей приятны. Вы удивлены, это как-то необычно - получить какую-нибудь штуковину с приговором: "Чтобы все у тебя было хорошо, и у твоих родных, и удачи тебе во всем", потом присматривайтесь к "штуковине", непонятно из чего сделанной, и чувствуйте - она греет, есть в ней душа. 
Нет, не зря я пришла к Тамаре Москаленко. Оказалось, что творчество ее в прямом и переносном смысле этого слова имеет разные слои. Под раздвижным диванчиком хранятся многочисленные папки с рисунками - разного времени, в разной технике. Тамара показывает их с удовольствием, но все время оправдывается: "Я ведь не профессионал, не художник и ничему никогда не училась. Не сложилось".

Детское время 
В Среднюю Азию родители перебрались когда-то из Кишинева. Детство Тамары прошло в Чимкенте. Она и сейчас вспоминает это время, как "счастливый, тихий, спокойный" кусочек жизни. "Есть в тех краях свои запахи, своя аура, и ощущения эти незабываемы". Ездила в пионерские лагеря, которые находились высоко в горах, в отрогах Тянь-Шаня, красота необыкновенная. Пела. Диапазон был, как у Робертино Лоретти - Тамарой гордились и отправляли ее на все смотры художественной самодеятельности отстаивать честь школы.
- Я пела на псевдоитальянском языке, списанном с пластинок, и при всей своей стеснительности очень любила выступать. Голос сорвала, никто ведь не учил меня, как им правильно пользоваться.

Тамара бредила тогда Италией. Читала много книг по искусству, итальянскую литературу, слушала итальянские оперы долгими часами, чем изводила соседей, собирала репродукции и особенно любила Ренессанс. Нарисовала себе сказочную страну и жила в ней. 
- До сих пор, если я слышу итальянскую речь, итальянские песни, у меня сжимается сердце. Когда был жив дедушка, я его все время спрашивала, нет ли в нашем роду примеси итальянской крови? Точно никого не было? 
Однажды Тамара ехала в автобусе, было ей тогда двенадцать. Волосы гладко зачесаны, хвост заплетен и уложен косичкой, короткая серенькая юбочка. Пожилой седовласый мужчина внимательно смотрел на нее. Потом они не раз встречались в этом автобусе: Тамара ездила в музыкальную школу, училась играть на аккордеоне. Разговорились. Он был адвокатом, звали его Адольф Эммануилович. Оказалось, что во время войны он попал в Италию, был ранен, и его выходила итальянская девушка. Тамара чем-то напомнила ее. "Представляешь, я ведь, кроме Италии, ничем тогда не интересовалась по-настоящему, а тут столько рассказов об этой стране! Как же он попал в точку". 
- Бон джорно, синьорина, - приветливо помахивал Адольф Эммануилович Тамаре 
- Бон джорно, сеньор, - восторженно отвечала она ему. И это был пароль их общей страсти. 
Так ходили они вместе по этому кусочку дороги, старый хромой еврей и девочка, разговаривая об Италии, которой были одинаково больны. А потом то ли Адольф Эммануилович исчез, то ли Тамара перестала ходить в музыкальную школу. 
- Тебе бы сейчас в Италию съездить, - говорю я. 
- Могла бы, наверно, но боюсь разочарований. 
А еще Тамара любила в детстве рисовать, а потом выяснилось, что лепить еще больше. На одном из чимкентских предприятий выбрасывали на улицу глину. Она была мягкой, белой, пластичной, податливой, и Тамара делала из нее всякие фигурки - получалось! Как хотелось ей пойти в кружок, где учили бы этому. Но в городе работала в то время лишь одна изостудия, да и та для взрослых. Тамара приходила туда, заворожено следила за тем, как рисуют дяди и тети, ее не выгоняли, но и не учили ничему. 
После школы она поехала поступать в Серовское художественное училище в Ленинграде. Желание было только одно - стать скульптором. Она сдала рисунок, затем скульптуру - все это без специальной подготовки, и была допущена к экзаменам по композиции. Но перед ней извинились: мол, не сразу не заметили результаты проверки зрения: у Тамары было минус десять, на скульптуру таких близоруких не принимали. 
Мне предложили поступать на другой факультет, но там нужно было сдавать живопись, и я испугалась. Я вообще всегда робела перед красками, цветом: я же самоучка. Тогда я не знала, что мне делать, как жить дальше. Это было большой травмой для меня. 
Детское время кончилось. Аривидерчи, синьорина.

"Надо увидеть, вобрать и вдохнуть" 
Родители Тамары переехали в Заполярье. Где-то через год она приехала к ним в гости и поступила в Мурманский пединститут на историко-филологический факультет. О скульптуре остались лишь мечты. Хорошее было время. Она жила в общежитии с двумя девочками - Наташей и Аллой. Считанные мальчики филфака приходили к ним в гости, пили чай, усевшись на пол, на подушки, вели беседы. Наташа, которая была на пару лет младше, стала ее лучшей подругой. Обе рисовали, обе много читали, им было очень интересно вместе, несмотря на разные характеры. Через несколько лет Наташа выйдет замуж, и Тамара из одного конца Союза помчится в другой к ней на свадьбу. Потом в день рождения Тамары у Натальи родится сын. Она останется в Заполярье, будет одна воспитывать сына и учительствовать.
В конце 60-х они увлеклись японской поэзией. А потом стали сочинять свои, подражая им, и посылали их друг другу в письмах. Однажды Наташа собрала все Тамарины стихи и выслала ей подарок - со своими иллюстрациями. Этот самиздатовский сборник Тамара хранит до сих пор. 
- Можно я загляну? 
Пожалуйста, там нет никаких тайн. 
Как в детстве, звезды 
подвешены на ниточках,
и сны, как в детстве, залетают в форточку. 
И если вдруг, как в детстве, сесть на корточки, 
то муравьиных тайн
душа коснется...
Еще одно: 
Надо подумать и попытаться
понять 
Надо увидеть, вобрать и вдохнуть
все голоса, все улыбки, все помыслы
и сомнения... 

А Тамарины родители вернулись, жить в Кишинев, и она вскоре тоже, переехала к ним. Работала с детьми. И всегда много рисовала. Без знания техники. Без правил и законов. Как будто кто-то водил ее рукой. Кстати, позже она увидит передачу по телевидению о психотерапевте, который, якобы, придумал метод "ключа". Человек находится в состоянии, сродни медитации, начинает рисовать, не загадывая, что у него выйдет и на какую тему. Тамара попробует "поймать" в себе такое состояние, и у нее это получится. В результате появилась целая папка рисунков, выполненных "единой линией", ведь рука почти не отрывалась от бумаги.

"Чу ви паролас эсперантон?"
"Вы говорите на эсперанто?" - это тогда звучало, как пароль. Совершенно случайно Тамара попала на заседание эсперантистов в Кишиневе. Вел его Феликс Бершадский, недавно переехавший из Одессы, где работал один из старейших клубов в стране. Около него бегала увлеченная детвора и несколько взрослых. Феликс очень любил эсперанто, знал хорошо этот язык, пел на нем песни и играл на гитаре. Тамара приглядывалась к нему, прислушивалась к красивым завораживающим интонациям языка и не знала тогда, что увлечется идеей эсперанто серьезно, выучит язык и начнет ездить в эсперантистские лагеря, которые собирали в 80-е человек по четыреста. И будет это продолжаться десять лет - радость, молодость, отдушина. Там встретила интересных необычных людей, там появились друзья, любовь. - Для меня это движение стало счастливым периодом в жизни. Была в этом какая-та романтика. Ну, например, один парень, Женька, приезжал в лагерь из одного конца Союза в другой на велосипеде, с рюкзачком и подзорной трубой, чтобы смотреть по пути на звезды. А песни у костра - и туристские, и бардовские, и на эсперанто. Выступал в те времена прекрасный дуэт Жормарта Азеева и Наташи Герлах, которые исполняли свои песни на эсперанто, у них даже пластинка тогда вышла. 
- Я слышала, в Израиле проходил Всемирный съезд эсперантистов, ты участвовала в нем? 
- Да, ездила. Встретила пару знакомых. На все мероприятия пойти не смогла - дорогое удовольствие. Но не в этом дело - исчезла атмосфера товарищества, единения, проходило все официально, совсем не так, как это было когда-то в Союзе. Всегда у меня в жизни так - я вроде бы стремлюсь к людям, к общению, но всегда потом остаюсь одна, в любом возрасте. Вот засяду со своими поделками в комнате и вроде бы мне хорошо, не зря ведь древние китайцы считали Пустоту матерью всех творений. 
Нам раздает владения
судьба 
В удел мне одиночество
дала 
Как тяжко княжить в эдаком 
уделе

До косточки, 
до сердцевинки,
до сути 
Неуверенность в себе у людей уверенных вызывает жалость: "Я бы при ее-то внешних данных и способностях", У самоуверенных и самодовольных - некоторое презрение: "Ну, как- то ведь нужно уметь себя подавать?!". И все же хочется верить, что самобытное само собой будет замечено и отмечено, что скромность, застенчивость и неумение рекламировать себя - большое неудобство в жизни, но отнюдь не порок, а может, остаток нашей совести.
- Обо мне писать не стоит - писать нужно о победителях, а я плыву по течению, куда вынесет. Теперь я знаю, что допустила в жизни много ошибок, наверно не хватило характера. Не встретила человека, который мог бы поддержать меня в моих творческих попытках, исканиях, когда это мне было очень нужно. 
Наверно, все сложилось бы по-другому, если бы в среднеазиатском городе в те годы работала детская изостудия, Тамара поступила бы в художественное училище. Но кто знает, осталось бы в ней это самобытное и неповторимое, что сохранилось на всю жизнь, не растерялось бы с годами? В конце концов, жизнь проживается как проживается, и жалеть о том, чего не случилось, - занятие не продуктивное, не перспективное, не созидательное и довольно изматывающее 
Надюшку растила одна - "Очень, конечно, помогали мне родители, они и сейчас со мной". Дочка выросла, отслужила в армии, работает, собирается учиться в университете. У нее свои взрослые проблемы. 
Мне показалось, родные понимают Тамару: пусть она себе украшает квартиру, как ей нравится. Пусть стоит в доме какая-то туземная красавица из бумаги, и висят на стенах Тамарины рисунки и "ляпалки" (так называет она размытые оттиски рисунков на стекле, которые потом дорисовывает, додумывает). Ну, разве что поворчат иногда, что тащит Тамара в дом всякий "мусор" - складывает бумагу, проволочки, веточки, потом пригодятся. "Хочу в негодное, бросовое вселить душу". 
Последнее ее увлечение: она берет авокадную косточку и режет по ней ножичком - получаются всякие смешные рожицы, да и серьезные тоже, маленькие фигурки. Потом косточка засыхает, точнее, усыхает, мини-скульптурки становятся коричневыми, такого древесного цвета. И оживают, если направить на них свет настольной лампы. Сидит человек, что-то режет, о чем-то думает, словно хочется ему дойти до косточки, до сердцевинки, до самой сути. 
Глаза мои до времени поблекли
за баррикадами очков. 
Но замок Солнца,
что творит душа,
они еще способны отразить


Мария Лакман,

журнал "Силуэт", приложение к израильской газете "Новости недели"